Потребность в научном исследовании обозначенной темы обусловлена тенденциями роста страхового мошенни­чества и отсутствия в масштабах России единообразия судеб­ной практики по однотипным страховым спорам.

Анализ существующих контрверсий в вопросах право­вого регулирования имущественного страхования направлен на повышение ее практической значимости и применимо­сти.

Одной из обсуждаемых тенденций последних лет высту­пает вынужденное использование в качестве способа защи­ты страховщиком нарушенного права от недобросовестных страхователей, заинтересованных в фальсификации ситуа­ций с целью хищения денежных средств, признания догово­ра страхования недействительным.

Отдельные аспекты предмета и методик доказывания по спорам о признании договоров имущественного страхования недействительными

28.06.2012 г. было принято Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 17 «О рассмотрении судами граж­данских дел по спорам о защите прав потребителей», ко­торое распространило действие Закона РФ от 07.02.1992 № 2300-1 «О защите прав потребителей» на страховые правоотношения. Судья Верховного Суда Российской Фе­дерации В.В. Момотов обосновал в 2012 г. принятие ука­занного Постановления потребностью гармонизации зако­нодательства после вступления России в ВТО, что являлось правильной концепцией для нашей страны. Анализ пу­бликаций и правоприменительной практики за 2012-2013 гг. позволяет сделать вывод, что указанный судебный акт побудил недобросовестных страхователей и мошенников использовать идеологию «защиты прав потребителей» в целях извлечения незаконной выгоды.

Правоприменительная практика следующего перио­да (2014-2019 гг.) легализовала образ слабого контрагента в лице страхователя, указав на применимость принципа contra proferentem в части толкования условий договора в пользу по­требителя и высокие штрафные санкции для страховщиков в случае нарушений. Однако научное сообщество оставило без должного внимания проблемы терминологического характе­ра положений отдельных институтов главы 48 Гражданского Кодекса РФ (сведения, предоставляемые страхователем при заключении договора и последствия представления заведомо ложных сведений (ст. 944 ГК РФ), право страховщика на оцен­ку страхового риска (ст. 945 ГК РФ) и др.)). Должного внима­ния заслуживает и другое явление - страховое мошенниче­ство, препятствующего балансу прав и обязанностей сторон в страховании.

Попытка решения данных вопросов была реализована в Обзорах практики рассмотрения судами споров, возникаю­щих из отношении" по разным видам страхования, утверж­денных Президиумом Верховного Суда РФ (включая Обзор от 05.06.2019 г.). Соответственно, потребность единообраз­ного подхода судами в рассмотрении этой категории дел была обозначена на высшем судебном уровне. Однако оценочность указанных категорий дел, правовая конструкция ст. 944 ГК РФ, неравное положение сторон, неприменение судами принципов добросовестности и недопустимости зло­употребления правом влияют на возможность защиты прав страховщика от действий недобросовестных страхователей и мошенников, скрывающихся под маской слабого потребите­ля до настоящего времени.

Вышеобозначенные аспекты повлекли потребность в переработке главы 48 Гражданского кодекса Российской Федерации, с изложением концепции ее реформирова­ния. Применительно к положениям ст. 944 ГК РФ пред­ложено более четкое изложение сути информационных обязанностей страхователя и введения гибкой системы последствий неисполнения обязанностей по примеру Ве­ликобритании и Германии.

Итак, какая идеология легализована законодателем в РФ в действующей редакции ст. 944 ГК РФ и в чем заключается правовая неопределенность?

Согласно ч. 1 ст. 944 Гражданского кодекса Российской Федерации при заключении договора страхования страхова­тель обязан сообщить страховщику известные страхователю обстоятельства, существенные для определения вероятности наступления страхового случая и размера возможных убыт­ков (страхового риска), если эти обстоятельства не известны и не должны быть известны страховщику.

Положения ч. 1 ст. 944 ГК РФ предусматривают импера­тивность выполнения страхователем информационной обя­занности для заключения договора страхования и построены на принципе добросовестности сторон правоотношений.

Ю.Б. Фогельсон в своих трудах приходит к выводу, что «в страховании простой добросовестности недостаточно. Требования, которые предъявляют друг другу участники этих взаимоотношений, носят название uberrima fides - наивысшее доверие». В свою очередь, А.Г. Архипова акцентирует внимание на потребности в четкой класси­фикации принципа добросовестности и принципа наи­высшего доверия. Е.А. Суханов при анализе принципа полагает, что он не превращает страховое обязательство в лично доверительную (фидуциарную) сделку, а лишь придает ей конфиденциальный характер. Мнения уче­ных заслуживают внимания, однако требуют последую­щего анализа в условиях«текущего» момента, цифровой экономики, развития дистанционных сервисов и он­лайн-правосудия.

Полагаем, что прототипом положений ст. 944 ГК РФ яви­лась доктрина наивысшего доверия сторон (ulmostgoodfaith) и применяемый более 250 лет в Англии прецедент на базе дела «Картер против Боэма» (Carterv. Boehm). В конструк­цию судебного решения входила аналогичная ст. 944 ГК РФ обязанность страхователя сообщать конкретные факты и в случае их утаивания, квалификации его действий как мо­шенничество, с признанием договора ничтожным. В после­дующем в 1873 г. был окончательно сформулирован прин­цип uberrimafides (наивысшего доверия сторон, наивысшей добросовестности). Закон Великобритании 2012 г. (вступил в силу в 2015 г.) дифференцировал страхователей по признаку «потребитель и коммерческая организация» и ввел гибкую систему последствий, сохранив императивность в разумной осторожности страхователя (duty of fair presentation of the risk), которая не исчерпывается ответами на вопросы стра­ховщика.

Историчность существования принципов и преддого­ворная информационная обязанность страхователя создают первый ключевой аспект для доказывания недействитель­ности договора страхования, согласно которому в предмет доказывания подлежат включения обстоятельств, связанных с хронологией действий сторон при заключении договора, форматом используемого страховщиком для оценки степени риска документа (анкета, запрос, заявление, переписка и др.), состав сообщенных страховщику обстоятельств, существен­ных для определения вероятности наступления страхового случая и размера возможных убытков от его наступления, на­личие или отсутствие в действиях/бездействии (умолчании) добросовестности страхователя.

Следует помнить, что предмет доказывания по делу, правовая категория процессуального законодательства вклю­чает факты, значимые для правильного разрешения дела. Различные подходы в классификации юридических фактов для доказывания позволяют выделить их по разным крите­риям, например, юридические факты материально-право­вого, процессуально-правового характера и иные. С учетом такой классификации первый аспект доказывания можно отнести к материально-правовому.

Фокус научного сообщества направлен на исследование базовых проблем страхования, соотношения ряда правовых категорий в страховании - «недействительность», «освобож­дение от выплаты», «исключений из числа страховых случа­ев», однако принцип добросовестности, границы ее наруше­ния и недействительность договора не исследованы в полной мере.

На этапе установления судом юридических фактов ма­териально-правового характера, страховщик зачастую стал­кивается с проблемой толкования положений ст. 944 и 945 ГК РФ в их системной взаимосвязи (второй аспект).

Рассматривая указанную проблему на примере акту­альной судебной практики, обращаемся к Постановлению Арбитражного суда Московского округа от 10.04.2018 № Ф05- 2898/2018 по делу № А40-56621/2017. В указанном деле суд апелляционной инстанции, применяя положений ст.ст. 944, 945 ГК РФ, указал, что бремя истребования и сбора информа­ции о риске лежит на страховщике, который должен нести риск последствий заключения договора без соответствую­щей проверки сведений. Соответственно, суд отказал стра­ховщику в признании договора страхования недействитель­ным по причине невыполнения требований ст. 945 ГК РФ, т.е. неосуществлении оценки риска по объекту страхования и последующей невозможности признания договора страхо­вания недействительным. Суд кассационной инстанции ис­правил допущенную в толковании указанных норм ошибку и отменил незаконный судебный акт, указав, что страховщик исходил из презумпции добросовестности контрагента, а осуществление осмотра страхуемого имущества является правом, не обязанностью страховщика.

Принципиально важным в толковании вышеуказанного примера для методик доказывания по спорам о недействи­тельности является факт, что положения ст.ст. 944, 945 ГК РФ не создают конкуренции, поскольку право страховщика на оценку риска не порождает невозможности применения института защиты нарушенного права в виде признания до­говора страхования недействительным в связи с представле­нием заведомо ложных сведений. К сожалению, такой нюанс не всегда учитывается в судебных спорах.

Верховный Суд РФ подтверждает указанный вывод в одном из своих судебных актов и указывает, что проверка финансового состояния общества через официальные источ­ники относится к субъективному праву компании, с реализа­цией которого применение пункта 3 статьи 944 Гражданско­го кодекса Российской Федерации не связано.

Интересным для анализа является дело по иску Ф., М. к ООО «СК «Согласие» о взыскании страхового возмеще­ния по факту произошедшего пожара в застрахованной гостинице и по встречному иску страховщика к страхова­телям о признании договора страхования недействитель­ным. Особенностью указанного страхового спора являет­ся вывод Судебной коллегии о назначении к слушанию в заседании с акцентом на невыполненную страховщиком обязанность по оценке риска и последующее признание законности вынесенных судебных актов на основании использованной страховщиком методики доказывания через хронологию развития отношений сторон и уста­новленных судами фактов представления страхователем заведомо ложных сведений относительно существенных условий договора в области пожарной безопасности. Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ от 20.03.2018 № 18-КГ17-292 являет­ся многоаспектно мотивированным судебным актом, на базе которого можно сформулировать третий аспект в доказывании недействительности «конструкция заведомо ложных сведений».

Конструкция заведомо ложных сведений невозможна без учета и применения абз. 2 ч. 1 ст. 944 ГК РФ с указанием, что существенными признаются во всяком случае обстоятель­ства, определенно оговоренные страховщиком в стандартной форме договора страхования (страхового полиса) или в его письменном запросе.

Указанный аспект формирует, в первую очередь, ме­тодологические требования к форме и содержанию запро­са страховщика. Ясность и полнота формулировок запроса позволяют без сложностей идентифицировать наличие не­добросовестности страхователя на разных этапах правоот­ношения.

В основном, страховщики адаптировали формы запро­сов необходимым требованиям для оценки страхового риска, основываясь на специфике вида страхования. Так, для стра­хования имущества от огневых рисков принципиально важ­на охрана и пожарная безопасность. Такая методологическая определенность конструирует правила более точной оценки риска и предотвращения заключения договора страхования при добросовестности страхователя.

Некоторые цивилисты относят такую форму изложения к заверениям и гарантиям, используемым в Англии.

Следует отметить, что долгое время российская право­применительная практика складывалась по-иному пути толкования указанной нормы закона, апеллируя к ч. 2 ст.944 Гражданского Кодекса. Согласно ее положениям, заключе­ние договора страхования в отсутствие ответов страхователя на какие-либо вопросы страховщика, страховщик не может впоследствии требовать расторжения договора либо при­знания его недействительным на основании несообщения соответствующих обстоятельств страхователю. Обращаясь к принципу наивысшей добросовестности и концепции реформы главы 48 ГК РФ, целесообразность указанного ограничения вряд ли обоснована. Сформулировать во­просы, необходимые для оценки риска с учетом конкретных особенностей имущества, фактически невозможно, однако именно страхователь является «бенефициаром этой инфор­мации», поэтому изложение указанной части, на мой взгляд, подлежит переработке.

Правовая терминология указанной нормы ГК РФ со­держит концепцию оценочности, которая вводит высокий уровень субъективизма при разрешении конкретных споров судом. Тему оценочности в нормах-дефинициях, к которой можно отнести ст. 944 ГК РФ, затрагивает С.С. Алексеев.

При проведении параллели последствий сообщения страхователем заведомо ложных сведений по законодатель­ству России и Англии, складывается мнение о сходстве право­вого инструментария и целей, которые стремился достигнуть законодатель.

Согласно ч. 3 ст. 944 Гражданского Кодекса РФ, вы­яснение сообщения страхователем страховщику заведомо ложные сведения об обстоятельствах, указанных в пункте 1 настоящей статьи, после заключения договора, дает право страховщику потребовать признание договора недействи­тельным и применить последствия, предусмотренные пун­ктом 2 статьи 179 Гражданского Кодекса Российской Федера­ции.

Вышеуказанная норма, во-первых, закрепляет способ защиты права страховщика в виде признания договора не­действительным при несоблюдении преддоговорной инфор­мационной обязанности и формирует требования к предме­ту доказывания по спорам такой категории.

Принципиально важно, что рассматриваемый меха­низм защиты прав страховщика от недобросовестности стра­хователя допустим только по несоблюдении обязанностей страхователем на преддоговорной стадии, а не при исполне­нии договора.

В законодательстве нет легального понятия «заведомость», однако наиболее точная и «удачная» форму­лировка, по моему мнению, содержится в комментари­ях к Уголовному Кодексу под редакцией В.М.Лебедева: «заведомость означает точное знание лицом этого обстоятельства». А.Эрделевский в своей монографии «Заведомость в гражданском законодательстве» проводит анализ гражданского законодательства на предмет на­личия указанного термина в конструкции разных видов правоотношении и указывает на отсутствие системности в его применении. Поскольку правовые последствия представления заведомо ложных сведений в положениях

ч.    3 ст. 944 ГК РФ сформулированы бланкетно со ссылкой на ч. 2 ст. 179 ГК РФ, то для предмета доказывания необ­ходима правовая формула и анализ всех ее составляющих терминов.

В соответствии с п. 2 ст. 179 Гражданского кодекса Рос­сийской Федерации сделка, совершенная под влиянием об­мана, может быть признана судом недействительной по иску потерпевшего. Обманом считается также намеренное умол­чание об обстоятельствах, о которых лицо должно было со­общить при той добросовестности, какая от него требовалась по условиям оборота.

В приведенном изложении правовой терминологии прослеживается взаимосвязь терминов «заведомо лож­ные сведения», «обман», однако построение правовой формулы приводит к выводу, что заведомо ложные све­дения являются условием для признания договора не­действительным, а последствия в виде недействительно­сти поставлены в зависимости от обмана. На наш взгляд, бланкетность и «утяжеление заведомости» обманом не решает проблемы предмета доказывания, а вводит неко­торую неопределенность. Полагаю, что необходима по­зиция правоприменителя и цивилистов об адекватности конструкции правовых последствий целям восстановле­ния нарушенного права.

Положительным считаем используемый при доказыва­ния судами п. 99 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23 июня 2015 г. № 25 «О приме­нении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», в котором разъяснено, что сделка, совершенная под влиянием обмана, может быть признана недействительной, только если обсто­ятельства, относительно которых потерпевший был обманут, находятся в причинной связи с его решением о заключении сделки.

Одной из самых острых проблем в доказывании «заведомости» ложных сведений и обмана в цивилистике обуслов­лено не только перечисленным недочетами терминологиче­ского характера, но и разными подходами судов в перечне доказательств указанных фактов. Так, по ряду дел суды от­казывают в признании договора страхования недействитель­ным только на основании отсутствия приговора суда о совер­шении страхового мошенничества.

Наглядным примером представляется вывод из по­следних опубликованных постановлений Первого касса­ционного суда общей юрисдикции от 16.04.2020 по делу № 88-11455/2020. Суд указывает, что признание договора недей­ствительным возможно только при доказанности прямого умысла в действиях страхователя, направленного на введение в заблуждение страховщика.

Использование судами правовой категории уголовного права, во-первых, ограничивает возможность применения и идеологию ч. 3 ст. 944 ГК РФ, в которой законодатель не ввел бланкетные последствия или условия в виде ссылки на по­ложения Уголовного Кодекса, в частности ст. 159.5 УК РФ, а ограничился обманом, который не обязательно может содер­жать состав преступления. Во-вторых, расширяя толкование требованиями о наличии прямого умысла (ч. 2 ст. 25 Уголов­ного Кодекса РФ), суды ограничивают принцип защиты прав страховщика.

Некоторые правоприменители придерживаются выше­указанной точки зрения и даже при представлении Поста­новлений о возбуждении дела о страховом мошенничестве указывают на обязательность представления приговора суда и возможность последующего пересмотра дела по новым и вновь открывшимся обстоятельствам.

Наиболее ярко проблематика доказывания изложе­на в Постановлении Арбитражного суда Северо-Запад­ного округа от 03.12.2019 № Ф07-14548/2019 по делу № А56-7582/20, в котором суд со ссылкой на противоречи­вость Постановления о возбуждении уголовного дела по мошенничеству иным доказательствам по делу отклоняет его как доказательство. Основанием выступает факт от­крытого владения Обществом имущества, бремени со­держания и оплаты налогов, одновременно с отсутствием приговора суда. Положения процессуального законода­тельства РФ требуют от суда законности и мотивирован­ности судебного акта, при этом проблема российских су­дов с их загруженностью не позволяет устанавливать все обстоятельства дел этой, казалось бы, узкой, но сложной категории, включающей в себя элементы разных отрас­лей права.

Внедрение в России нового досудебного института Финомбудсмена для страховых споров и рассматриваемая проблематика могут изменить в будущем не только под­ходы, но и процедуру рассмотрения дел этой категории. В настоящий момент Финомбудсмен не наделен такой компетенцией в нашей стране. В трудах Е.П. Ермаковой и Е.Е. Фроловой проанализированы правила альтерна­тивного разрешения потребительских споров в Англии и аспекты внедрения института Финомбудсмена. Развитие системы медиации и онлайн-правосудия в нашей стране также безусловно повлекут изменения в концепции ин­ститута доказывания.

Любая методика доказывания, как отмечалось, со­пряжена с хронологической аналитикой развития пра­воотношений. В деле А40-166299/2014 это помогло стра­ховщику доказать факт заведомости и признать договор недействительным. Предметом судебных прений высту­пал поджог неустановленным лицом через несколько месяцев после страхования производственной линии по обработке камня на 96 млн.руб. Разоблачение классиче­ского сценария страхового мошенничества базировалось на совокупности факторов: приобретение производ­ственной линии безработным, передача денег наличны­ми, сообщение о давнем списании оборудования в связи с износом производителем в Германии по серийному номеру, повреждение камней в месте проникновения в здание не снаружи, а изнутри.

Применение судами ч. 3 ст. 944 ГК РФ производится с учетом положений ч. 1 ст. 10 Гражданского Кодекса РФ, со­гласно которой не допускаются осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, действия в обход закона с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление граж­данских прав (злоупотребление правом). Представляется правильным «правовой симбиоз» оценки действий страхова­теля в случае связанных с представлением заведомо ложных сведений для получения денежных средств в рамках страхо­вания.

Таким образом, проведенное исследование позволя­ет сформулировать предложение законодателю по совер­шенствованию правовой терминологии преддоговорной информационной обязанности страхователя, в частности, легализации понятия «заведомость», не ограничиваясь рам­ками страховых правоотношений, а включая ее в часть 1 Гражданского Кодекса РФ. Сокращению эпизодов страхо­вого мошенничества будет способствовать и использование дифференцированной системы последствии по аналогии с законодательством Великобритании или изменения право­вой конструкции ч. 3 ст. 944 ГК РФ в части определения по­следствий недействительности.

ПОЛИНА-СТАШЕВСКАЯ Анна Леонидовна
аспирант кафедры гражданского права и процесса и международного частного права Юридического института Российского университета дружбы народов